"Я написал, что если русская культура играет те­перь неестественную роль культуры всероссийской, то «причина, главным образом, в вековом насилии и бесправии». П.В. Струве с этим не согласен. Русская, мол, культура преобладает и в Киеве, и в Могилеве, и в Тифлисе, и в Ташкенте «вовсе не потому, что там обязательно тянут в участок расписаться в почтении перед русской культурой, а потому, что эта культура действительно есть внутренне властный факт самой реальной жизни всех частей Империи, кроме Царства Польского и Финляндии». Тут уж П.В. Струве безус­ловно несправедлив к нашему благопопечительному российскому начальству. Как же можно отрицать его великие, неискоренимые из нашей памяти заслуги по части насаждения русской культуры за пределами Великороссии? П.В. Струве с легким сердцем конста­тирует, что теперь в Киеве «нельзя быть участником культурной жизни, не зная русского языка», и дума­ет, будто «участок» тут ни при чем, а между тем это великая ошибка. Напротив, все дело в участке и в его многовековом усердии. Вот как рассказывает об этом усердии известный украинский историк, проф. М.Грушевский: «Покончив с политической особостью Украины, правительство не удовлетворилось этим: оно решило стереть и уничтожить также и про­явления ее национальной жизни, и даже особенности украинского национального типа. Начиная с Петра I для украинских изданий вводится цензура, имевшая целью привести их к единообразию в языке с издани­ями великорусскими. Руссифицируются украинские школы. Вводится великорусское произношение в бо­гослужении. Всякие проявления украинского патрио­тизма ревностно преследуются и подавляются».
Но зачем заглядывать так глубоко в старину! Вот перед нами новейшее время: с половины прошлого столетия замечается в России подъем украинского движения — и тотчас же начинается сверху ревност­ная борьба против «хохломании» и «сепаратизма». В 1863 г. министр Валуев провозглашает: «Не было, нет и быть не может украинского языка» — а в 1876 г. издан был указ, просто-напросто воспретивший украинскую культуру. Отныне разрешалось печатать по-украински только беллетристику да стишки и разыгрывать пьесы в театре; что касается до газет, жур­налов, серьезных книг и статей, лекций, проповедей и т.п., — все это было воспрещено, а об украинской школе и говорить нечего. Что же удивительного, если на этом поле, начисто опустошенном и распаханном усилиями урядника, с такой легкостью и вне всякой конкуренции взошли посевы той культуры, которую урядник, по крайней мере, терпел? И ничуть ее пыш­ный расцвет в Киеве не доказывает, что дело исклю­чительно в ее собственной мощи, что она и без по­мощи урядника все равно заглушила бы все соседние ростки и воцарилась единодержавно. Напротив. П.В.Струве сам не будет спорить против того, что если бы вместо указа о воспрещении украинской культуры явился в 1876 г. указ о разрешении вести на ук­раинском языке преподавание в школах и гимназиях, то уважаемому публицисту вряд ли пришлось бы те­перь так победоносно констатировать, что в Киеве без русского языка нельзя быть культурным челове­ком.
Что в Киеве, то было и повсюду. Всюду на окраи­нах русская культура появилась только после того, как земский ярыжка расчистил ей дорогу, затоптав сапожищами всех ее конкурентов. На Литве с 1863 года были запрещены польские спектакли, польские газеты и даже польские вывески, а литовцам запре­тили печатать литовским алфавитом что бы то ни было, даже молитвенники. Воспрещены были спекта­кли на еврейском жаргоне (еврейских актеров заста­вляли играть «по-немецки»), и до начала этого века не разрешали ни одной газеты на жаргоне. То же или почти то же происходило на Кавказе, и только по­тому П.В. Струве имеет ныне возможность записать
и Тифлис в перечень городов, завоеванных русскою культурой. Точнее, куда точнее было бы сказать: «За­воеванных урядником для русской культуры».

Владимир (Зеев) Жаботинский "О языках и прочем", 1911 г.